Тело уже не то

Тяга к красоте – страшная сила. Некоторые гражданки, желая стать лучше, так уродуются, что температура сорок и язвы – самая маленькая плата за желание стать лучше.

Иван Штраух, Профиль № 15-16, 24 апреля 2000
Дермонатурал

Случилось страшное. Семен Аркадьевич уехал в командировку на выставку часов в Базель. Перед отъездом он заклинал мать не ходить в рестораны поздно вечером, не делать глобальных покупок, не смотреть кино до двух часов ночи, не открывать дверь незнакомым людям, не пытаться покраситься в нежно-фиалковый цвет, не ездить в одиночку на дачу. Список был вполне исчерпывающий, тем более что Семен Аркадьевич все оговорил, как ему казалось.

Дело в том, что у матушки есть одна довольно хлопотная для окружающих черта. Она четко ориентируется на какие-то внешние, сугубо частные моменты, начисто упуская из внимания суть происходящего. Семен Аркадьевич до сих пор вспоминает с содроганием, как в Арабских Эмиратах ее чуть не увез какой-то араб. А все потому, что она, выйдя из магазина, шла «на цвет». У них с Семеном была голубая машина, и она, увидев голубую машину, на нее и пошла. Тщетно Семен Аркадьевич сигналил ей из соседнего автомобиля. Она уселась в машину к арабу, который воспринял ее появление с большим энтузиазмом. И сразу тронулся с места. И если бы Семен не выскочил и не начал ломиться к этому арабу в тачку, неизвестно, чем бы все кончилось.

В другой раз она умудрилась потерять Семена Аркадьевича на Елисейских полях. Стоило ему на секунду отвернуться, как ее и след простыл. Оказалось, матушка держала Семена Аркадьевича, как она выразилась, в поле зрения. А поскольку он был одет в замшевую куртку, то, держа в поле зрения замшевую куртку, она рядом с ней и шла. С большим удивлением обнаружив через полчаса, что преследует незнакомого ей дяденьку. А главное — находится непонятно где и мужа своего потеряла опять-таки непонятно где. В этот раз Семен Аркадьевич уезжал всего на неделю. И по идее, ничего страшного с матушкой случиться было не должно. В конце концов, а я на что?

Как настоящая женщина, мать решила потратить доставшуюся ей свободу на собственную красоту. Она сходила к парикмахеру, честно выполнив требование Семена не краситься в фиалковый цвет, потом к маникюрше, потом к косметичке. И на обратном пути заглянула в магазин. В отделе косметики ее внимание привлек какой-то новый крем для тела. Длинная аннотация обещала, что кожа после первого же применения крема станет шелковой, бархатистой, нежной, упругой. Что в его основе натуральные компоненты, что это новое поколение качественной косметики. Внушительная цена зримо подтверждала тезис о новом поколении. В общем, мать покрутила тюбик, понюхала, помазала крем на тыльную сторону руки и купила. И принялась изучать уже купленный крем. Переводной аннотаций ей показалось мало, и она, отклеив листочек на русском языке, начала изучать французский текст. Посмотрела срок годности, компоненты, из которых сделан крем, какой эффект, когда надо ждать результата и т.д.

На следующий день она позвонила мне днем на работу и пожаловалась, что все ее тело зудит и чешется. Может, это аллергия? Тогда на что? Она ничего нового не ела и вообще постилась. На улице еще ничего не цветет. Может, дело в щетке, которой она растирается каждое утро после контрастного душа? Вообще же утренняя процедура у матушки выглядела так: она делала зарядку на лоджии, потом принимала контрастный душ, потом растиралась щеткой, потом мазалась кремом, чтобы стать нежной и упругой, и только потом шла варить себе кофе. Мы еще раз вернулись к щетке, и мать решительно уверилась, что дело в ней. «Ну вот, — сказала она с тоской, — с этим зудом, наверное, и мыться нельзя». — И повесила трубку.

На другой день ситуация усугубилась. Уже к полудню — несмотря на то, что предательская щетка была исключена из утреннего моциона — все ее тело покрылось красной сыпью, которая чесалась еще яростней, чем вчера. Мать выпила супрастин, поскольку причину своих бед она видела или в аллергии непонятно на что («на жизнь», мрачно пошутила она), или в контрастном душе. Честно говоря, не могу понять, с чего она взяла, что виноват контрастный душ. Но было решено, что на следующий день она контрастный душ принимать не будет. Тем более что к вечеру красная сыпь начала трансформироваться в маленькие нарывчики.

Благодаря супрастину, который, если кто не знает, действует как снотворное, мать заснула. Утром она просыпалась тяжело. Все тело ее болело и зудело. Ни повернуться, ни двинуть рукой или ногой она не могла. Еле-еле поднявшись, стараясь не сильно сгибать и разгибать руки и ноги, она отправилась в ванну. Зеркало отразило душераздирающую картину — тело матушки было пламенно-алого цвета, все в гнойниках, некоторые из которых лопнули и сочились сукровицей. Естественно, под душ мать не полезла. А только очень осторожно намазала свои раны новым кремом. После чего пошла пить кофе.

К вечеру все ее тело было покрыто струпьями и нарывами. Малейшее движение доставляло ей страдание. Если рука прикасалась тыльной стороной к боку, это вызывало мучительную боль. То же с ногами — передвигаться по квартире надо было так, чтобы внутренние поверхности бедер не касались друг друга. Мать не могла даже одеться, потому что прикосновение хотя бы легкого шелка к телу было мучительно.

Мать не могла лежать, сидеть, спать, читать, смотреть телевизор. К вечеру у нее поднялась температура. В пять часов вечера было тридцать семь и шесть. Зато к вечерним новостям матушка лежала в бреду с сорока.

Так, отпаивая ее вечером парацетамолом, я и выяснил, что матушка купила новый крем для тела.

— Мама, — заорал я, — что ж ты раньше молчала? Какого лешего ты продолжала мазаться этой химией?! Да у тебя кожа вообще на фиг может слезть. Они тебя угробят. Срочно в магазин, в суд!

Мама в горячечном бреду без всякого интереса наблюдала за мной.

Два дня она лежала в лежку и только пила. Понемногу температура спала. Зато раны и струпья сочились кровью и гноем. Перевязывать мать было невозможно: у нее болело все. На четвертый день ее болячки начали подсыхать, но это не уменьшило ее мук — потому что нежно-розовая новая кожица оказалась страшно чувствительной, а подсыхающая старая кожа слезала сухими чешуйками и страшно кололась. Зато уже не было температуры.

Тут так и просится знаменитая семейная история про тетю Женю, старшую сестру моей бабушки, бывшую красавицу и кокетку. Незадолго до того, как тетушке стукнуло девяносто пять, входит покойная бабушка в комнату и застает сестру полураздетую и в слезах. Седые волосенки все дыбом. Глазки, некогда бывшие бездонными синими очами, — несчастны и полубезумны. «Женечка, что опять случилось?» — с тоской спрашивает бабушка, поскольку тетка нам скучать не давала. Она то теряла пенсию, подозревая нас в ее краже, то включала газ, то начинала ночью красить губы и т.д. и т.п. «Катенька, Катенька! — рыдает тетя Женя. — Я сейчас посмотрела в зеркало. Тело уже не то!»

Звук падающего тела бабушки. Шок. Занавес.

...Еще через день мать позвонила мне и сказала, что идет в магазин устраивать сцену.

Далее события разворачивались так. Мать вполне нагло открыла ногой дверь заведующей магазином. И на повышенных тонах, чувствуя себя вправе, начала рассказывать о своих злоключениях. Про струпья. Про температуру сорок. Про больничный. Про то, что Иван Штраух — ее сын и через неделю все это будет в «Профиле». Последним аккордом была демонстрация рубцов от заживших нарывов на бедрах. Заведующая присмирела, загрустила и попросила мать написать все это на бумажке — чтобы направить в фирму, которая и продала магазину злополучный крем.

— Я никогда не писала жалоб! — гордо провозгласила мать. — И не знаю, как это делается. Диктуйте вы, а я буду записывать.

— Пишите от кого: имя, отчество, фамилию, — кротко сказала заведующая. — Я пришла такого-то числа в магазин такой-то по адресу, — далее шел адрес, — и купила шампунь...

— Крем для тела, — поправила мама.

— Шампунь, — уточнила заведующая.

— Как — шампунь?! — воскликнула мать, и страшная догадка пронзила ее. — Я же просила крем для тела!

— А вам дали шампунь. Наверное, перепутали, — заметно повеселев, сказала заведующая. — Вы бы прочитали надпись на тюбике, прежде чем мазаться.

На тюбике и, правда, большими буквами было написано: «Дермо-шампунь». И ниже маленькими буковками сообщалось все то, что так внимательно изучила матушка, а именно: срок хранения, компоненты и т.д.

— Мать, — умирая от хохота, сказал я, — у меня только один вопрос. Как ты после этого оттуда уходила?

— Я сказала, что так это дело не оставлю, — сказала она. — Как ты думаешь, если это на самом деле шампунь для тела, можно мне, наконец, помыться?

А назавтра приехал Семен Аркадьевич. И осмотрев мать, печально сообщил, что тело и, правда, уже не то.